Говорят участники экспедиций
А.Е.Кибрик
Что такое «лингвистические экспедиции»?*)
Мне неоднократно приходилось оказываться в затруднительной ситуации, когда от меня требовалось в краткой и доступной форме объяснить, что такое языковые (лингвистические) экспедиции. Хотя я более двадцати лет руковожу лингвистическими экспедициями филологического факультета МГУ, я не обзавелся удовлетворительным ответом, пригодным на все случаи жизни.
Вообще почему возникает такой вопрос? Ведь у нас не вызывает удивления, что бывают геологические, географические, археологические и т.п. экспедиции, хотя из нас мало кто всерьез знаком с целями и средствами такого рода научной работы. Но всем ясно, что необходимость таких выездов «в поле» связана с интересом к тем или иным важным для человека объектам материальной природы, привязанным к некоторой территории. Более того, мы знаем и о том, что некоторые интересующие науку объекты духовной природы, такие, как этническая культура, фольклор, также существуют в определенной географической среде, и поэтому возможны этнографические или фольклорные экспедиции.
А в данном случае речь идет, кажется, о языке? Почему же «за языком» надо снаряжать экспедицию? Почему вы занялись именно этим языком и чем он особенно ценен? Как вы можете его изучать, не говоря на нем? Зачем это вообще нужно?
От неискушенных людей (в том числе от носителей изучаемого языка) последний вопрос приходится слышать особенно часто. Мы уже свыклись с мыслью, что находка даже глиняного черепка (а не золотого кубка) в
Для меня как специалиста по теоретической и прикладной лингвистике очевидно, что, с одной стороны, в скором будущем центр внимания науки должен переместиться с физического мира на мир человека, в котором базовой составляющей является сознание/мышление, и, с другой стороны, язык является основной формой организации человеческого сознания/мышления, а значит, и важным инструментом их изучения, в силу чего прикладная и фундаментальная значимость лингвистических знаний должна будет резко возрасти.
Для того чтобы уровень лингвистической теории соответствовал этому предназначению, необходимо замыкание следующей цепочки:
когнитология –› когнитивная лингвистика –› общая теория языка –› типология языка –› описание конкретных языков
А именно: когнитивная лингвистика перекидывает мостик между когнитологией (наукой о мышлении) и традиционно лингвистической общей теорией языка; общая теория языка, обобщающая принципы устройства и функционирования всех человеческих языков, опирается на типологию; типология, исчисляющая всевозможные реализации языка, строится на материале данных, почерпнутых при изучении конкретных человеческих языков. Поэтому фиксация всех, особенно редких, доступных исследованию языковых фактов может иметь весьма далеко идущие последствия. Вспомним, какое значение для формирования дарвинской теории эволюции имели реликтовые биологические формы жизни, обнаруженные им на Галапагосских островах.
Итак, фундаментом всей этой цепочки являются знания о конкретных человеческих языках. Сложившаяся же ситуация в языкознании такова, что
1) сведения о большинстве языков крайне скудны и недостоверны, но даже и то, что о языках известно, крайне плохо учтено, систематизировано и введено в научный обиход;
2) существует неоправданный разрыв между описательным и теоретическим языкознанием – низкий теоретический уровень большинства описательных грамматик соседствует с претендующими на универсальность лингвистическими теориями, не учитывающими реально существующих возможностей варьирования естественных языков (для отечественного языкознания характерен русоцентризм, для американского – англоцентризм, на фоне чего европоцентризм можно уже считать высоким уровнем языкового кругозора);
3) существование эпистемологической цепочки, увязывающей в единое целое, казалось бы, совершенно различные виды узкопрофессиональных лингвистических занятий (таких, например, как описание арчинского языка, на котором говорят жители одного селения, и выявление языковых коррелятов мыслительных процессов логического вывода), не осознано еще большинством
Такое положение вещей надо решительным образом менять. И в первую очередь – через процесс обучения будущих
Идея
Новые экспедиции в определенной степени сближались с диалектологическими (сам я с благодарностью вспоминаю свою первую экспедиционную диалектологическую практику, сформировавшую у меня интерес к такого рода языковедческой работе) – в обоих случаях объектом наблюдения является язык в его устной форме, изучаемый в местах его естественного распространения с использованием услуг носителей этого языка. Но имеются и принципиальные различия. В диалектологической экспедиции изучается диалект родного языка исследователя. Поскольку базовая грамматика диалекта (
В лингвистических экспедициях ОСИПЛа объектом изучения является неизвестный исследователю язык. Такая ситуация в языковедческой практике далеко не традиционна. Обычно считается, что исследовать всерьез можно только свой родной язык, на котором исследователь свободно говорит. Русский исследует русский язык, англичанин – английский, узбек – узбекский. Можно также стать специалистом неродного языка, но тогда надо сперва им практически овладеть, и степень квалификации такого специалиста пропорциональна практическому знанию языка. Отсюда и вопрос: как вы можете изучать язык, не говоря на нем?
Дело в том, что цели лингвистических экспедиций ОСИПЛа сознательно формируются, исходя из убеждения, что вышеописанная логика глубоко ошибочна. Она предполагает, что в основе лингвистического исследования лежит свободное (и непроизвольное) владение механизмами языковой деятельности (то есть свободный непосредственный доступ к языковым данным), и независимость исследователя в процессе получения языковых данных почти гарантирует ему их интерпретацию. Это иллюзия, и весьма вредная. Языковые данные – необходимое, но далеко не достаточное условие в лингвистическом исследовании. Не менее важны методики, помогающие
а) отбирать из моря данных именно те, которые «подсказывают» правильный ответ;
б) понимать, о чем «говорят» эти данные.
Когда мы работаем с родным языком, мы как бы не замечаем существования данных методик и весь успех списываем на знание языка, а вот когда языка мы не знаем, эти методики действуют самостоятельно, что позволяет нам объективировать так называемую языковую интуицию.
Таким образом, данные экспедиции как раз исходят из того, что можно изучать – и успешно – неизвестный язык, целенаправленно создавая и используя специальные методики.
Теперь два слова по поводу вопроса: «Почему вы занялись именно этим языком и чем он особенно ценен?» На выбор языка влияет множество самых разнородных факторов, но в наименьшей степени – его социальный «вес». Можно сказать, что, наоборот, именно малая престижность языка и малая его изученность являются в нашем случае положительными факторами. Вообще надо сказать, что СССР – поистине бесценная кладовая языковых данных. Имеется около ста языков, уровень изученности которых можно считать нулевым (если не опускаться до точки зрения, что наличие единственного грамматического описания уже есть показатель его приобщения к разряду хорошо описанных языков). Поэтому диапазон возможностей весьма широк.
Думаю, что теперь уже нет нужды в пространном ответе на вопрос: «Почему «за языком» надо снаряжать экспедицию?»
На ОСИПЛе в течение ряда лет проводилось одновременно до трех экспедиций (руководители Б.Ю.Городецкий, А.И.Кузнецова и А.Е.Кибрик), каждая из которых обладала определенной спецификой как в плане языкового ареала, так и лингвистических целей и методик. Всего было проведено более 50 таких экспедиций, где прошло практику около трехсот студентов, некоторые из которых бывали в экспедициях многократно, даже и после окончания университета. Экспедиции – прекрасная школа приобщения к тайнам языка и лингвистической науки, выработки навыков самостоятельной научной работы и научного мышления. Многие участники экспедиций – ныне зрелые ученые, специалисты по различным языкам, практики и теоретики. Мне часто приходится слышать, что экспедиции оставили у многих из них самое яркое впечатление о годах студенчества. Наряду с научными результатами это еще один, причем, может быть, наиболее существенный вклад экспедиции в нашу науку.
Я.Г.Тестелец
О кибриковских экспедициях*)
Люди – существа свободные и в целом непредсказуемые, поэтому работа с ними – самый трудный и рискованный вид работы. Полевая лингвистика, в отличие от геологии и даже этнографии, имеет дело не с материальными предметами, а только с поведением людей – языковым поведением информантов и лингвистическим поведением исследователей, а равно и с человеческим поведением тех и других. Впрочем, роль материальных факторов (деньги и снаряжение, питание и транспорт, дороги и дураки) ни в коем случае нельзя недооценивать. Внешне Александр Евгеньевич производит впечатление человека, способного хладнокровно и без особых терзаний переносить неудачи, разочарования, мелкие и крупные обиды, философски относиться к антропогенным, техногенным и природным препятствиям, с которыми сталкивается организатор любого серьезного дела. Близкие к нему люди хорошо знают, что это впечатление обманчиво. Однако чем более трудным, а иногда и мучительным оказывается путь, отделяющий его от поставленной цели, тем с большей решимостью он устремляется вперед.
Трудно представить себе, что, организуя первую лингвистическую экспедицию МГУ, Александр Евгеньевич предвидел, какую ношу ответственности, трудов и страданий он взваливает на себя на тридцать лет, и одновременно – какая неслыханная слава ждет это предприятие. Все другие экспедиции, проводившиеся МГУ, РГГУ и другими научными учреждениями, в той или иной мере ориентировались на экспедиции Кибрика, остающиеся до сих пор идеалом. Можно много говорить о неповторимой атмосфере экспедиций, об их научном уровне, педагогическом и воспитательном значении, о книгах и статьях, изданных по их результатам. Упомянем лишь одно: «Сопоставительное изучение дагестанских языков» (1988; 1990), плод поистине беспрецедентного по масштабам многолетнего изучения дагестанской лексики, фонетики и грамматики в соавторстве с Сандро Васильевичем Кодзасовым. Давно замечено, что автор грамматики собирает материал для себя, а автор словаря – для других. Достоверный, опирающийся на продуманные фонологические решения и содержащий всю релевантную морфологическую информацию лексический материал дал возможность добиться решающего прогресса в
Можно почти с полной уверенностью сказать, что нигде в мире нет ничего похожего на лингвистические экспедиции МГУ. Иностранные коллеги неоднократно говорили, что не представляют себе таких экспедиций в составе европейских или американских участников: неизбежные конфликты, борьба точек зрения и самолюбий, дескать, неизбежно развалят все дело. Может быть, это и так, а может быть, и нет. Дело в том, что в США и Европе до сих пор не нашлось ни одного человека, который решился бы взять на себя ответственность за большую лингвистическую экспедицию, поэтому проверить справедливость этих утверждений мы не в состоянии.
С.В.Кодзасов (Институт русского языка РАН, Москва)
Жизнь как экспедиция*)
Что ассоциируется с именем Александра Евгеньевича Кибрика у большинства людей, которые его хорошо знают? В первую очередь, это окруженные романтическим ореолом лингвистические экспедиции – на Кавказ, Памир, Камчатку, в Туву. Это визуальный образ их предводителя – «капитана Кибринга» – в ветровке, с полевой сумкой на боку, на борту катера или в кузове грузовика, карабкающегося в гору или хлюпающего сапогами по тундровым ручьям.
Зададимся вопросом – что есть экспедиция, что это за вид человеческой деятельности и какие человеческие свойства он предполагает у руководителя? В словаре Даля находим такое определение экспедиции: «посылка, отправка
Полезны и дополнения, которые обнаруживают связь концепта «экспедиция» с другими понятиями. Одно из них позволяет сделать дефиниция экспедиции в словаре Ожегова: «Поездка группы лиц, отряда с
Еще одно дополнение. Идея «экспедиции» обычно ассоциирована с пространственной удаленностью, а потому неосвоенностью, непознанностью того фрагмента мира, в который она направляется. Однако непознанное, а, стало быть, ментально удаленное, отсутствующее в сфере нашего «зрения», находится и рядом. В этом смысле коллективное исследование непознанного тоже есть своего рода экспедиция.
Цель этого лексикографического экскурса очевидна. Я хочу сказать, что жизнь А.Е. есть в первую очередь жизнь организатора коллективной «езды в незнаемое», предводителя разного рода исследовательских отрядов, прототипическим образцом которых являются экспедиции в далекие языки. Мне довелось быть членом многих из этих отрядов. И я хочу поделиться своими впечатлениями о личности их предводителя.
Первоначально я был внешним наблюдателем, а не участником таких отрядов. Мы с А.Е. учились на одном курсе филфака МГУ, куда поступили в 1956 году. Это было время «оттепели»: уже отпустил инфернальный страх сталинщины, в личных разговорах перестали бояться запретных тем, на экранах начали появляться нормальные фильмы,
К счастью, в партбюро были и «голуби», с их помощью дело удалось спустить на тормозах.
Однако А.Е. не успокоился. Он сделал фильм о жизни курса, о его наиболее популярных фигурах (С.Аверинцев, А.Мулярчик и проч.). И, конечно же, фильм безыдейный. Чего стоил один лишь сюжет, снятый на лекции политэкономии: скучающие студенты рассматривают фотографии красоток в купальниках, сочиняют любовные послания и т.п. Озвучен был фильм
Эти два эпизода чрезвычайно характерны и задают коллизию всей доперестроечной жизни А.Е.
Я не хочу представить А.Е. как диссидента и чуть ли не жертву политических репрессий. В собственно политических акциях он никогда не участвовал. Более того, он никогда не мыслил в чисто политических терминах. Функциональные и моральные свойства человека всегда были для А.Е. важнее формального политического ярлыка.
Студенческие годы прошли не только под знаком
Следующий этап лингвистической жизни А.Е. был связан уже с другой областью, которая как раз в то время бурно развивалась. Это автоматическая обработка текста. Еще только появлялись первые компьютеры, но идея формального описания языка, пригодного для компьютерного моделирования процессов его использования, стала уже невероятно популярной. Под эту идею В.А.Звегинцеву удалось открыть на филфаке МГУ отделение структурной и прикладной лингвистики, которое отныне стало для А.Е. родным домом. А.Е. возглавил первую хоздоговорную группу, которая занималась составлением алгоритмов анализа текстов военных донесений (деньги тогда шли в основном по оборонной линии). Интересно, что хотя эта работа в целом была в русле обычных для того времени представлений о том, что должен делать современный лингвист (а эти представления были тесно связаны с И.Мельчуком и его окружением), уже тогда проявилась идейная независимость А.Е.: он первым понял, что при автоматической обработке текста гораздо важнее семантический, концептуальный анализ, чем предшествующие ему этапы морфологической и синтаксической обработки. Отказ от идеологии последовательного поуровневого переписывания, вытекающий из предположения, что процесс обработки текста с самого начала направлен на извлечение его глубинной структуры, для своего времени был неординарным. Позднее этот подход был распространен А.Е. и на описание процесса языкового синтеза: он рассматривался с точки зрения того, как возможность извлечения из текста его когнитивной структуры предопределяет выбор тех или иных грамматических средств.
Видение грамматических средств языка сквозь призму его глубинной, прежде всего концептуальной, организации является методологической основой всей исследовательской практики А.Е. Однако наиболее ярко эта установка проявилась в полевой работе с «экзотическими» языками, которая стала его любимым делом. А.Е. создал особого рода «структуру», аналога которой в мировой практике изучения языков нет. Разумеется, полевые исследования – не новость в лингвистике. Но полевая фабрика по производству высококачественных лингвистических описаний – это нечто экстраординарное. Конечно, не сразу она приобрела свой нынешний вид. Начало было положено в далеком 1967 году. Пешие переходы с рюкзаками, собственноручная выпечка хлеба на примусе, запись на магнитофон с питанием от движка, отлов информантов на улице – таковы были первые дагестанские экспедиции. Годами складывалась та форма, которую мы имеем ныне. Революционным было появление «машинного перевоза». Первая машинизированная экспедиция 1973 года стала легендой: собранная из списанных деталей, разваливающаяся на ходу «Антилопа Гну», сорок человек в кузове, четыре партии, обследующие восемь языков, но кто же мог благополучно довести дело до конца, кроме А.Е.?!
Теперь эти романтические времена далеко позади. Экспедиции превратились в производство с круглогодичным циклом: подготовка в Москве, сбор и выверка материала в поле, анализ и перекрестная сверка, подготовка к печати. За долгие годы экспедиционных поездок накоплен огромный опыт, отработаны мельчайшие детали организации заездов и выездов, работы с информантами, быта и отдыха. Впрочем, последнего почти не осталось. Ведь после утренней работы с информантами (а она организована строго по часам) и обеда следуют воркшопы с обсуждением найденных закономерностей, ввод собранного материала в компьютер, подготовка к завтрашней работе. При нынешней системе значительно участие молодых как в самом процессе исследования, так и в подготовке результатов к публикации. И тут все зависит от таланта и трудолюбия: сумел решить свою задачу – становишься автором соответствующего раздела коллективного труда. А.Е. не терпит безделья и халтуры, при этом к себе он беспощаднее, чем к другим. Это завод, где директор трудится больше всех. А.Е. спешит сделать максимум возможного, пока есть силы, пока еще доступны постепенно становящиеся опасными горы Дагестана – излюбленный и уже изъезженный вдоль и поперек заповедник удивительных языков.
Экспедиции особенно ярко проявили уникальные свойства А.Е. как ученого и учителя. Все, кто работал с А.Е., знают его невероятную дотошность при сборе эмпирических фактов. Дескриптивная техника – транскрипция, номенклатура грамматических категорий, способы глоссирования текстов, техника проверок и т.д. – все отработано до мелочей. Однако сбор фактов – не самоцель: особенностью научного метода А.Е. является стремление к сочетанию дескриптивной точности с объяснительной адекватностью. Высшее удовольствие от работы связано с умением объяснить наблюдаемое, с пониманием скрытых механизмов, лежащих в основе фактов. Недостаточно точно зафиксировать факты и придумать удобную форму их представления – важно понять их скрытую логику, их мотивированность глубинными мыслительными механизмами, увидеть типологическую специфику данной системы. Я имел возможность сравнивать этот подход с методом такого гиганта нашей лингвистики, как И. Мельчук – Игорь дважды был с нами на Камчатке. Необычайная целеустремленность, работоспособность и оптимизм Игоря в сочетании с огромными знаниями произвели на нас неизгладимое впечатление (
Вернемся, однако, к экспедициям. Они дали два важных результата.
Экспедиции стали важнейшим компонентом обучения на ОСИПЛе/ОТИПЛе, но, конечно же, роль А.Е. в истории кафедры этим не исчерпывается. Сколько им прочитано курсов, сколько подготовлено диссертантов! Сколько его усилий стоит за формированием учебного плана, за поддержанием института олимпиад, позволяющих отобрать лучших школьников для учебы на отделении! Примечательно, что А.Е. прочно удерживает лидерство при анонимных опросах студентов относительно качества преподавания разных дисциплин на ОТИПЛе.
Роль А.Е. на кафедре всегда была очень велика. Поддерживая В.А.Звегинцева в его начинаниях, он был одним из немногих, кто осмеливался возражать против того, что казалось ему неразумным. А.Е. сохранял независимость и неуступчивость после разгрома кафедры в начале восьмидесятых годов, когда застойный маразм был распространен и на это отделение филфака.
Его лидерство в деле возрождения кафедры было неоспоримым, и теперь он ее непререкаемый руководитель. Его взаимоотношения с людьми на кафедре, как и поведение в российском лингвистическом сообществе, в котором он имеет весьма высокий ранг, отличаются высокой конструктивностью.
А.Е. вообще является непревзойденным мастером в области «social relations». Интуитивный дар выбора правильной установки общения позволяет ему эффективно взаимодействовать и с шофером грузовика, и с высоколобым западным лингвистом. А как блестяще он справляется с оптовыми закупками на рынке! А это ведь серьезный компонент экспедиционной деятельности.
В некотором смысле А.Е. является почвенником. Он овладел секретами огородничества и строительства. Какая у него растет малина! В каком порядке сад, огород и дом! Это может показаться странным – ведь А.Е. вырос в семье художников, и нынешняя семья отнюдь не чужда искусству. А.Е. почвенник и в более высоком смысле – хотя он имеет высокую репутацию на Западе, объездил полмира и мог бы легко «зацепиться» за рубежом, он не мыслит себя вне России и не хочет, чтобы его дети жили вне России.
Есть у него и страсть! Это собирание грибов. Ради похода за грибами он готов даже перенести (не отменить, конечно!) воркшоп на более позднее время. Пожалуй, это единственная слабость, которую А.Е. не способен преодолеть.
И, наконец, фундаментальная черта его характера – это оптимизм и бесстрашие. Никакой подавленности, никаких панических настроений в самых трудных ситуациях (а они случались). Вера в себя, готовность принять на себя любую ответственность, доверие судьбе, которое до сих пор всегда оправдывалось. Да будет так и далее!
Валентин Выдрин
Экспедиции Кибрика: взгляд с Севера
В экспедицию к Кибрику я попал достаточно случайным образом. Дело в том, что я, можно сказать, не вполне лингвист.*) Во всяком случае, не типолог. Настоящего типолога интересует в первую очередь некое явление, и он прослеживает, как оно проявляет себя в разных языках. Меня же интересуют в первую очередь мой бамана и родственные ему языки группы манде, а также культура, история, фольклор этих народов. И закончил я, как и написано в дневнике у Володи, питерский востфак, так что общетеоретическая подготовка по лингвистике у меня была несравненно ниже, чем у выпускников кибриковского ОСИПЛа (да и до сих пор я постоянно ощущаю пробелы в этой сфере). В общем, когда я приезжал в гости к Кибрикам, то разговоры у нас с Нинон (я, впрочем, называю ее по
И вот, в очередной мой приезд в Москву, А.И. узнала, что прошлым летом я был в экспедиции с археологами в Пянджикенте, и воскликнула: «Валечка, почему же Вы не поедете в экспедицию с Кибриком?!» Я стал мямлить, что не смею и мечтать, что вряд ли достоин, и прочую ерунду. А она тут же побежала в комнату к Кибрику… Тот поморщился, посопел (наверное, подсчитывая, сколько человек он уже зачислил сверх намеченного верхнего предела), и промолвил: «Ладно, Валя, – с машиной, в десант, поедете?»
Так что в абхазскую экспедицию 1987 года я попал, можно сказать, благодаря своей фульбской родне из Москвы – то есть Антонине Ивановне. Вообще, этой безгранично обаятельной и необыкновенной женщине я, как и многие другие, обязан в своей жизни очень многим…
К тому времени у меня уже был достаточно большой опыт жизни в закрытых коллективах «на выезде»: спортивные команды на сборах, студенческие стройотряды, археологические экспедиции… То, что меня поразило едва ли не больше всего в экспедиции Кибрика – это удивительно теплая и благожелательная атмосфера,
Примерно такое же переживание (из разряда «ну почему же
Еще один урок, который я извлек – это умение разумно распределять время между работой и отдыхом. Неожиданным для меня было то, что вот Кибрик – крупный, всеми признанный ученый, автор множества книг – в воскресенье не перебирает до одури собранные карточки и не организует очередной семинар, а сажает всех в машину и едет смотреть водопад или пещеру, а по возвращении организует веселое застолье… И при этом все успевает. Умение отдыхать и расслабляться – великое умение, которому у нас меньше всего учат. Наверное, этому и
Я ездил с Кибриком три раза. После Абхазии (1987) была опять Абхазия, но уже сванская – эта та самая экспедиция, в которой мы встретились с Володей Борщевым. Туда я привез и двух своих студентов, Олега и Олю. Кстати,
Потом была еще одна сванская экспедиция, уже в самой Сванетии. Год на дворе был 1989, дело происходило вскоре после кровавого погрома, который устроили советские войска в Тбилиси – и последствия нам пришлось ощутить на себе. В деревне, где мы жили, оказались люди, которые решили сделать нашу экспедицию ответственной за Тбилиси. К тому же именно в это время начал раскручиваться конфликт в Абхазии, который наши сваны сразу же восприняли однозначно – «война». Так что в воздухе попахивало тревогой. Впрочем, большинство жителей все равно относилось к нам хорошо, а «внутри» обстановка оставалась
Почему эта экспедиция оказалась для меня последней? Наверное, главная причина – в том, что я
Ну, а другая причина (впрочем, тесно связанная с первой) – в том, что я сам начал ездить в Африку. И тут уж отвлекаться на чужие языки стало совсем трудно. Хотя, может быть, я в этом и не прав – но кто же знает, где тут правда зарыта? Может,
Перебирая экспедиционные записи, я наткнулся недавно на листки с текстами двух песен, которые девчонки сочинили в сванской экспедиции 1989 года. Я их привожу, с комментариями.
-
Песня на злобу дня (19.07.1989)
(исполняется на мотив «Уходили комсомольцы на гражданскую войну»)
Дан приказ: одним в Ушгули,
Тем – в другую сторону.
Уходили информанты
На гражданскую войну.*)
Уходили, взяв кинжалы,
Сняв обрезы с чердаков
И горючие бутылки
Погрузив на ишаков.
Занимали оборону
В старой башне между скал
И держали под прицелом
Кабардинский перевал.
Люду продали черкесам,
Вертолет пригнав взамен,*)
И на Ушбе поднебесной
Альпинистов взяли в плен.*)
Что-то скучно без Левана,*)
Нет работы без Важи,*)
Лишь из Нани черноглазой
Валя тянет падежи.*)
Нож в зубах, в руках тетрадки,
Сдвинем сванки набекрень
И добудем информантов,
Позабыв былую лень.
Там, в снегах, у перевала,
Мы обнимемся с Дато,*)
Мы помиримся с Зурабом*) –
Не разлучит нас никто.
Там Бесо*) нам приоткроет
Тайны будущих времен,
И под пулями неверных
Мы счастливыми умрем.
Именинная песня Вале (19.07.1989)*)
(на мотив «В Сенегале, братцы, в Сенегале…»)
А нам не Яши снятся и не Ади,*)
Не улыбки ласковых грузин:
В Ленинграде, братцы, в Ленинграде
Есть у нас коварный Валентин.
Что нам, братцы, в белых брюках Дато,
Что в носочках белых Бесико!
Нам дороже Валины заплаты,
Нам милее Валя босиком.*)
По-бамански мы не понимаем
Ипо-свански тоже не всегда,
Но как прекрасна грудь его нагая,
И груди прекрасней – борода!
И пускай гостеприимны сваны,
Но милей нам Африки жара –
Крокодилы, пальмы, обезьяны*)
И в обнимку с ними Нчи Джара.*)
Что ему канканы и девицы –
Он к газетам тянется душой:*)
Вот застыл, обняв передовицу,
От последствий съезда сам не свой,
На Дворцовой утром митингует,
В полдень он листовки раздает,
На закате с «Памятью» воюет,
По ночам ему сдают зачет.
Дорогие дамы и девицы!
Не забыть нам танцев под луной,
И с тех пор все тот же сон нам снится,
Широкоформатный и цветной:
Объявляет Валя танец смело –
Желтый, черный, красный, голубой.*)
Ну, а мы все ждем, когда же белый,
Чтобы, Валя, танцевать с тобой.
Письмо Мартина Хаспельмата
-
Date: Среда, 15 Сент 1993 22:24:55
To: <участникам проекта CAUCNET>…
From: hia5@midway.uchicago.edu
Subject: Впечатления Мартина Хаспельмата о Годобери
Мы провели почти три недели в высокогорной деревне Годобери Ботлихского района Дагестана. Годобери расположено приблизительно в 15 км к
Наша группа состояла из «ветеранов» московской дагестанологии, Александра Кибрика и Сандро Кодзасова, плюс 15 молодых лингвистов в возрасте от 19 до 30 лет, включая студентов второго курса, которые таким образом овладевали методами полевой лингвистики. Как хорошо известно, эти полевые экспедиции организуются Александром Кибриком в течение многих лет. В этом году впервые в них удалось участвовать иностранцу. Все участники терпеливо переносили обычные трудности такого рода экспедиций (
Но во многих других отношениях все это напоминало летние каникулы: никакого
Наиболее приятной стороной такого рода работы был легкий доступ к информантам и совместная работа 17 участников. Убеждать носителей языка быть консультантами – это обычно отнимает большую часть времени. Здесь же это было организовано Александром Кибриком для его студентов и всех других участников. Главным посредником в этой работе был директор местной школы (мы также жили в здании местной школы, которая пустовала во время каникул). Школьные учителя и другие уважаемые люди регулярно приходили к нам и охотно отвечали на все наши вопросы. Другим большим преимуществом было то, что никто не работал в изоляции, все занимались одним и тем же языком, и если
Внешне жизнь в Дагестане мало изменилась. «Коммунистическая» элита еще твердо держит власть, и никто не мечтает о независимости. Конечно, странное поведение нового правительства в Москве иногда ставит в тупик дагестанцев даже больше, чем русских. Люди жалуются, что жизнь в Махачкале становится опасной (но кто знает, опаснее ли она, чем жизнь в Чикаго?). Но даже годоберинцы знают, как извлечь выгоду из новых возможностей: около 20 молодых людей из Годобери работают в Москве в турецких или финских строительных фирмах, где они за месяц зарабатывают больше, чем большинство русских за год. Всюду в горах строятся новые дома. Мечети реставрируются. Так что хотя происходящие серьезные изменения нелегки для людей, по моим впечатлениям все не так уж мрачно.
Мартин Хаспельмат (Martin Haspelmath), Свободный университет, Берлин.
haspelmath@philologie.fu-berlin.dbp.de
Мартин Хаспельмат в настоящее время работает заместителем директора отделения лингвистики института эволюционной антропологии им. М. Планка в Лейпциге.
Федор Рожанский
Лингвистические экспедиции – зачем они нужны?
Не один раз мне приходилось наблюдать, что слово «экспедиция» вызывает довольно стандартные ассоциации. «Геологическая? Археологическая? Копать что ли будете?» – спрашивают люди. Эпитет «лингвистическая» повергает их, как правило, в недоумение. Некоторые (которые,
Идея проведения «больших» лингвистических экспедиций возникла не так уж давно (заметим, что для западных лингвистов до сих пор привычны лишь индивидуальные «выезды в поле»). Впервые попытка коллективного исследования малоизученного языка в полевых условиях была предпринята на отделении структурной и прикладной лингвистики филологического факультета Московского государственного университета в 1967 году. Организатором и руководителем мероприятия был Александр Евгеньевич Кибрик. Эта попытка оказалась удачной и создала длительную традицию лингвистических экспедиций, существующую и в наше время.
Все же вопрос о пользе такого способа исследования языка для многих оставался и остается открытым. Действительно, не каждому удается понять, насколько полезной может оказаться лингвистическая экспедиция, если он сам в ней не участвовал. Более того, я даже затруднюсь ответить, что именно в лингвистической экспедиции самое важное.
Научные достоинства, возможно, наиболее очевидны. Объектом интереса лингвистических экспедиций практически всегда оказывались языки (и их диалекты), не имеющие длительной традиции изучения. Более того, многие из этих языков находились и находятся на грани вымирания, и никто не может гарантировать, что лет через
Конечно, не каждая экспедиция приносила сочные плоды. Но если взглянуть на список тех научных трудов, которые были опубликованы на основе экспедиционных материалов, впечатление будет сильное. Даже перечень лишь наиболее значимых публикаций, приведенный в конце этой книги, выглядит отнюдь не маленьким.
Но перейдем к следующему пункту. Наверное, вряд ли
Наиболее редко обсуждаемым вопросом (над которым, как я, увы, подозреваю, нечасто задумывались даже участники экспедиций) является социальная значимость обсуждаемого мероприятия. Мало кто (не абстрактно, а на собственном жизненном опыте) представляет, сколь велика пропасть, разделяющая людей в нашей стране по чисто формальным признакам типа: «я – татарин, а ты – русский», «ты из Москвы, а я из дагестанской деревни». Как показывают мои собственные наблюдения, чуть ли не половина России уверена, что в Москве живут только миллионеры, зазнайки и мафиози, а половина Москвы думает, что в провинции можно встретить только тупиц, плебеев и деревенщину. Конечно, не приходится говорить о том, что лингвистические экспедиции могут исправить столь печальную социальную ситуацию. Однако… Даже столь недолгое и ограниченное общение между представителями «интеллектуальной элиты» и простыми деревенскими жителями показывает, что все мы всего лишь люди, живущие в одном и том же мире. Существующие социальные различия нисколько не препятствуют общению и дружбе, и в результате между людьми возникает пусть очень зыбкий и эфемерный, но все же мостик, построенный просто на человеческих отношениях. А это именно то, чего нам так не хватает в нашей суетной жизни.
Наконец, last but not the least – это простые человеческие радости. Возможность провести время на свежем воздухе, увидеть те места, в которых вряд ли удалось бы
Одним словом, я рад за тех, кому довелось (или еще удастся) приобщиться к этому великому начинанию, и искренне надеюсь, что традиция лингвистических экспедиций будет жить еще многие годы.
Владимир Борщев
Кибрик – предприниматель
(послесловие автора)
Цель этого приложения была проста – добавить к моим описаниям повседневной экспедиционной жизни
Все, кто жил при советской власти, понимают, как это было нелегко, почти невозможно. Всякая настоящая наука – это самодеятельность. Индивидуальной самодеятельностью, индивидуальным научным делом при советской власти
И работает удивительно успешно. Я, опять же, не собираюсь и здесь обсуждать научные достижения экспедиций, говорить про изданные словари, грамматики, статьи. Я про другое.
Сейчас социологи пишут о самодеятельном населении, о том, как это важно для нормальной жизни. И действительно, если бы тысячи людей так успешно занимались бы своим делом, как Кибрик, были бы успешны в своих предприятиях – мы бы жили в другой, нормальной стране.
в подраздел « За языком. Дагестан, Тува, Абхазия. Дневники лингвистических экспедиций »
в раздел «Остальное»
на главную страницу
